Марди и путешествие туда - Герман Мелвилл

несёт в другую сторону. Встаньте и взгляните! От мыса до мыса всё, что мы видим, молодо и упрямо. И дальше на юг, мимо этих Кэнниды и Вивенцы, – надменные, властные потоки, которые, словно дамбы в устьях, сдерживают океан и уже давно отказываются смешивать свою свежесть с иностранным рассолом: настолько смело и настолько сильно сопротивляется агрессии эта славная основа Колумбо – в прошлом разыскиваемое и в прошлом найденное достояние Марди, столь долго хранимое; умоляю, Оро, не растрачивай силы понапрасну. Здесь лежат плантации, заложенные крепкими сердцами и руками, и безграничные поля, которые едва можно обозреть. Здесь твои противники – леса, поражённые бескровными жезлами. Хо! Бедный Марди и Богатый Марди!

– Вы, кто голодает или просит милостыню, седьмые сыновья, которые работают, как рабы, на землевладельцев, – вот дом, предназначенный вам; придите, Основатели империи! Придите, отцы преданных племён! Презренные сейчас, прославленные навеки. Хо, обопритесь, поддержите и станьте!

– Прекрасная просьба, – сказал Медиа, – теперь, Баббаланья, присядь и скажи нам, не владеют ли Доминора и короли Порфиро какими-либо небольшими частями этого большого континента, который, как ты сейчас поэтически объявил, привлекателен для всех бродяг, что могут там обосноваться? Разве Кэннида не принадлежит Доминоре?

– И разве Вивенца не принадлежала когда-то Доминоре? И какова теперь Вивенца, такой же должна скоро стать и Кэннида. Я не говорю, мой господин, что желательно то, что я высказал, я просто это предвижу. Это должно произойти. Бесполезно для Доминоры требовать от всего потомства преданности, когда она мечет икру. Так же и старый патриарх мог бы после потопа явиться вновь и потребовать права на управление всем человечеством как происходящим от чресл трёх его разбредшихся сыновей.

– Это старый закон: восточные народы идут на запад, западные – на восток; прилив и отлив. И после взлёта и падения может настать время стран ещё не рождённых, что поднимутся из будущего пепла; Порфиро должен быть Землёй Обетованной, и от его избыточных орд происходят эти люди Колумбо.

Продолжая идти своим курсом, мы на следующий день приплыли в Вивенцу. Поскольку Медиа желал высадиться сначала в точке на полпути между его оконечностями, чтобы узреть собрание вождей, которое предполагалось устроить в этом сезоне, мы пошли своим путём, пока не подошли к высокому горному хребту, вдававшемуся в лагуну и закрывавшему соседний берег. Он заканчивался высокой естественной аркой из твёрдой породы. Об его основание разбивались волны. Но на вершине шумела приветливая роща, в которой располагался открытый храм из тростника, содержащий одно-единственное изображение – увенчанную шлемом женщину, опекаемое божество Вивенцы.

Каноэ приблизились.

– Ло! Что это за надпись там, – крикнул Медиа, – высеченная на арке?

Изучая некоторое время это огромное иероглифическое письмо, антиквар Мохи, всё ещё следя за ними, медленно произнёс:

«В… этой… рес… публи… канской… земле… все… люди… рождаются свободными и равными».

– Ложь! – сказал Медиа.

И как давно это написано? – спросил Баббаланья.

– Но посмотри пониже, старик, – крикнул Медиа, – полагаю, один или два маленьких иероглифа скрываются вон за тем углом. Переведи их, старец.

После сильного напряжения своих глаз ради прочтения этих знаков, занявшего минуту, Шампольон Мохи произнёс следующее:

«Кроме… племени… Хамо».

– Одно аннулирует другое, – вскричал Медиа. – Эх вы, республиканцы!

– Это, кажется, было добавлено как постскриптум, – возразил Плетёная Борода, снова напрягая свои глаза.

– Возможно, так, – сказал Баббаланья, – но некий шаг, должно быть, сделан.

Пройдя через арку, мы вскоре оказались на берегу.

Глава LIV

Они посещают большой центральный храм Вивенцы

Толпа, которая приветствовала нас после высадки, была чрезвычайно неистова.

– Откуда прибыли вы? – кричали они. – Куда направляетесь? Вы видели когда-нибудь такую же землю, как эта? Разве эта республика не велика и обширна? Умоляем, заметьте, как мы высоки, у нас простые чувства, разве мы не великолепны? Здесь вы почувствуете нашу решимость. Оглянитесь, оглянитесь, не бойтесь; поглядите на эти пальмы; поклянитесь теперь, что эта земля превосходит все другие. Горы старого Белло – кротовые норы в сравнении с нашими, его реки – наши ручьи, его империи – деревни, его пальмы – кусты.

– Верно, – сказал Баббаланья. – Но великий Оро, должно быть, приложил руку к созданию ваших гор и стремнин. Разве были бы вы столь же великими в пустыне?

– Где ваш король? – спросил Медиа, представая в своей одежде и готовя свою корону.

– Ха, ха, мой добрый друг! Мы здесь – все короли: величаво дышим общим воздухом. Но проходите, проходите. Давайте покажем вам наш большой Храм Свободы.

Сказав так и непочтительно схватив его за священную руку, они провели нас к высокому строению, установленному на вздымающемся холме и поддерживаемому тридцатью пальмовыми стволами, из которых четыре были довольно зелёными, как будто их добавили недавно, а за ними – почти бесконечные уже готовые ячейки для стволов, как если бы все пальмы в Марди должны будут в некое грядущее время поддерживать эту конструкцию.

Наверху храма стояло древко для флага; и как только мы подтянулись, то увидали, как человек с воротником вокруг его шеи, состоящим из красных полос, уходящих назад, находился в процессе подъёма знамени из таппы – такого же полосатого. Другие служители с подобными же воротниками входили и выходили из храма.

Около подъезда стояла такая же статуя, как и та, что мы видели на вершине арки. На её пьедестале были приклеены некие иероглифические уведомления, в которых, согласно мнению Мохи, предлагали вознаграждение за беглых людей. Они размещались в несколько рядов по высоте.

Войдя в храм, мы обозрели пространство, имеющее вид амфитеатра, в середине которого горел большой огонь. Вокруг него пребывало много вождей, одетых в длинные тоги и представлявших странный контраст со стилем их татуировок.

Некоторые дружелюбно смеялись и болтали, другие старательно производили раскопки между своими зубами щепками из бамбука или превращали свои головы в жернова, размалывая зубами листья и извлекая их соки. Некоторые деловито вставляли стебли чертополоха в свои уши. Стояло несколько человек, исполненных решимости сохранять воинственность; их копья драматически скрещивались на груди. Они имели бы очень внушительный вид, если бы задние части их одеяний не пребывали в печальном беспорядке. Другие, с раздувающимися боками, казалось, своим достоинством в основном были обязаны обеду. Многие клевали носами и дремали. И тут и там оказывались всякие неутомимые важные персоны, производящие великую демонстрацию важной и необходимой деятельности, усердно сворачивая банановую листву в свитки и опрометчиво передавая её в руки маленьких мальчиков в весёлых тюрбанах и маленьких отделанных поясах, которые вслед за этим убегали, как будто неся спасение от смерти.

Это была настоящая картина; темнокожие вожди, тут и там, сгруппировались вместе, и их фантастические татуировки казались резьбой на странных старых дымоходах, видимых издалека. Но один из их числа был выше всех остальных.

Подобно тому, как в почти древнем Риме среди толпы рельефных колонн и фронтонов великий купол Святого Петра взлетает высоко вверх, безмятежно паря в высоте, один спокойный великий лоб оказался и среди этой толпы вождей. Такими же головами обладали галл Сатурнин и Спурцхейм! Видели вы когда-нибудь такой лоб? Нависающий, как лавина, под тенью леса! Горе лежащим внизу долинам! Рассмотрите эти губы – это мистические свитки! Эти глаза – как пещеры пантер у основания Попокатепетля!

Клянусь моей правой рукой, Сатурнин, – вскричал Баббаланья, – но ты достоин образа своего Создателя! Всё же я видал мужчин со взглядом властным, как у тебя, и увенчанных головами, подобными земному шару, как твоя, которые никогда не обладали подобным калибром. Мы должны измерять мозги, а не головы, мой господин; иначе кашалот с его затылком размером с бочку превзойдёт нас всех.

Поблизости находились изогнутые арки, ведущие в подземелья, откуда выходил пряный пар и необычайный грохот калабасов и чмоканье губ, как будто что-то поедалось там самым толстым из толстых товарищей с самым